Интервью с Константином Райкиным

Интервью с Константином Райкиным (24.06.2015) - Константин Аркадьевич, со сцены вы говорите, что "Сатирикон" сейчас самый посещаемый театр. Значит, богатый? Вы можете позволить себе вывезти на гастроли спектакль? - Не-ет, мы не богаты. Посещаемость ещё ничего не значит. Мы ведь бюджетная организация. Ни один театр на свете себя не окупает. И вывезти труппу на гастроли могут помочь только спонсоры. А думаете так много народу дают деньги на театр? Сейчас довольно сильно приходится крутиться на пупе, чтобы кого-то найти. - Вы говорили, что тело актёра - его язык. Вам, чтобы поддерживать форму, достаточно репетиций или ещё приходится спортом заниматься? - Только репетиции. Для разных спектаклей приходится так много заниматься, что этого достаточно. В таком театре, как у нас, вообще невозможно быть толстым или дряблым, если ты занят в репертуаре серьёзно. - В молодости вы меньше уделяли внимания числу зрителей. Теперь вы создали праздничный театр, где зритель очень важен, где его много. Не связано ли это с тем, что вы, как руководитель, чувствуете свою ответственность за труппу? - Нет. Это просто означает, что я поменял свои пристрастия. В своё время я очень увлекался так называемым "бедным театром" Ежи Гротовского. Тем театром, где актёр - практически единственное выразительное средство. А потом я увлекся театром тотальным, где актёра, который, конечно, является главным средством, усиливают ещё и музыка, и свет, и декорации, и архитектура, и механика. - Для вас по-прежнему важнее "как", а не "что"? - Оба эти вопроса так незаметно переходят один в другой, что разделять их неправомочно. От того - "как" меняется и "что". И наоборот. "Как" - это качество, имеющее колоссальное и принципиальное значение. Но и направление качества - "что" ты защищаешь - тоже имеет громадное значение. На какую идею ты в принципе работаешь. - Вы создавали "Сатирикон" как праздничный театр. Вы добились своего? Это тот театр, о котором вы мечтали? - Как это? Как я могу добиться, чего хотел? Это значит - смерть. Скажу: "Я добился того, чего хотел┘ А!" - и умер тут же. Искусство никогда не достигает цели. Цель, конечно, есть, и у меня очень высокий уровень притязаний. Но мы двигаемся, развиваемся. Мы собрали кучу призов, можно хвастаться: у нас есть три хрустальные Турандот, Золотая маска, все самые престижные театральные премии мы нахватали. Но разве это серьёзно? Это всё приятно очень, но я совсем другого хочу. Мне нужно вообще царствовать над миром. - У "Сатирикона" уже есть свой зритель. Насколько велик риск для театра ставить малоизвестную пьесу? - Почему - риск? Мы просто зарубежной классикой занимаемся. Потому что классика - это качество. Ставить что-нибудь - всегда риск. Неизвестную пьесу вообще неизвестно, как ставить. А если ставишь известную пьесу, все эти бездарные борзописцы потом начинают говорить: "Ну разве это тот Шекспир?! Ну разве это тот Мольер?!" Все же знают, как нужно ставить классические произведения, поэтому здесь тоже большой риск. Тем более, если это будет русская классика - это же заповедник. - Бывает ли такое ощущение, что театр - единственная реальность, а всё остальное - материал для него? - Да. Бывает, конечно. - Вы имеете юридические права на творческое наследие отца - на кино-, фото-, видеоматериалы? У вас спрашивают разрешения на использование их в эфире? - Иногда у меня спрашивают что-то по инерции. Вообще я с этим не знаком. Мне никто не объяснял мои юридические права. Может, я и имею их, может, по идее, я и должен их иметь, но я не сильно в курсе дела по этому вопросу. - А планируете что-нибудь выпустить? - По поводу папы? Да. Уже готова книжка о нём. Много народу там пишут - очень известные люди. С моей сестрой мы тоже что-то написали. Интересная книжка, судя по всему. Но вот опять: деньги, деньги┘ Хотя мы их достанем и всё равно выпустим эту книжку. Пластинки будут переиздаваться. Но вообще участь театрального артиста - папа же был театральный артист - она трагическая. Потому что театр не живёт ни на пластинках, ни на плёнках - это не передаётся. Есть разные видеоматериалы, заснятые "Огоньки голубые", но разве это можно сравнить со спектаклями, с тем впечатлением, которое папа производил в зале. Понять, что это был за артист, нельзя по этим плёнкам. Это ведь были не миниатюры, а настоящие спектакли. Я своей дочке никогда не смогу объяснить толком, что такое был её дедушка. Хуже всего я отношусь к этим записям и пластинкам, потому что это лишь бледная тень. Я поэтому не хочу, чтобы наши спектакли снимали. Не то, чтобы я себя с папой сравнивал. Я просто в принципе считаю, что театр не живёт на плёнке, не сохраняется. Там природа энергетики другая. Театр - искусство настоящего времени. Оно умирает и уходит вместе с артистом. - Сейчас с кино у вас как складываются отношения? - Когда складываются отношения с кино - это великое счастье. Но я не хочу этим заниматься, мне не интересно это. Мне гораздо интереснее работать в театре. Они без конца меня приглашали, а теперь я их от этого отучил. Мне театром надо заниматься с утра до вечера. - Вы работали с Романом Виктюком в его спектакле "Служанки". У нас ходят слухи, что в театр Виктюка артист может попасть, только поменяв сексуальную ориентацию - попросту говоря, став гомосексуалистом. И вообще часто ведутся разговоры о засилье гомосексуалистов на вершинах шоу-бизнеса. Насколько это верно? - Это всё преувеличения. Я отношусь к этому нормально и спокойно. Голубизна и раньше была, просто она была запрещена в нашей стране, а когда стало разрешено, как бы прорвало плотину. Получился перебор, наводнение... А сейчас всё успокаивается. С этим всё не так драматично, как рассказывают. Я работал с Виктюком, как видите, меня он не переориентировал. Он на самом деле замечательно талантливый человек, и мастер великий, и с ним работать - это великая школа для актёра. - Вы говорили о зависимости артиста от публики┘ - Зависимость есть, безусловно. Но в этой зависимости артисту нужно быть лидером. Ты не должен быть совершенно зависимым. Иначе это будет на потребу публике: таких артистов выкидывают, их не любят. Ты должен уметь перестроить, переломить зрителей. Вот они тупые иногда бывают, а ты должен сделать их более тонкими. Это возможно в течение двух часов, если работать правильно. Это просто требует больших усилий. Константин Райкин: "В моём театре всё держится на мне" Три года спустя Кемерово вновь посетил Константин Райкин с моноспектаклем "Давай, артист!" С тех пор мало что изменилось и в спектакле, и в зале - был аншлаг. Перед спектаклем редактор "Кузнецкого края" Евгений Богданов задал мне вопрос: "Вот Райкин - явно не красавец, а у меня такое впечатление, что он всё-таки бабам нравится. Почему?". Отвечать за всех женщин, которым Константин Райкин действительно небезразличен, я не рискнула, но совершенно неожиданным образом получила ответ на вопрос редактора от самого актёра, режиссёра и художественного руководителя московского театра "Сатирикон"... - Константин, как только в Москве появляется сколько-нибудь интересный театральный режиссёр, так он сразу делает постановку у вас в театре. Как вам это удаётся? - Так же, как если бы интересную, красивую женщину надо было заклеить. - И методы те же? - Да. Вечером проводил, утром встретил на вокзале с цветами. А я вот летал в Буэнос-Айрес на полчаса, чтобы просто ещё раз одному из них ручкой помахать... - Вы говорили, что русская классика - это заповедник. Что все знают, как её ставить, но если её всё-таки ставишь, то "все эти бездарные борзописцы" начинают говорить: "Ну разве это Гоголь?!" или "Ну разве это Островский?". Тем не менее вы всё-таки хотели, чтобы Роберт Стуруа поставил у вас русскую классику... - Хотел. Но он предложил ставить "Гамлета". Это, однако, не значит, что русскую классику не надо играть. Разве можно не играть из-за критиков? Что они за препятствие? Это просто ещё один момент преодоления общественного мнения, какой-то театральной установки. Критики вообще усложняют жизнь... - Они к вам не всегда адекватно относятся. В частности, были разные мнения по поводу вашей постановки "Ромео и Джульетта". Но вы часто, не знаю, в шутку или всерьез говорите, что вам мало быть хорошим артистом. Вы хотите быть гениальным. А гениальность - то, что проявляется во времени. Но в кино вы сейчас редко снимаетесь, а значит, массовый зритель будет знать о вас мало и только то, что напишут критики. - Театральный артист должен общаться с нормальными, живущими сейчас людьми. Театр - это искусство настоящего времени. Потомки... Конечно, хотелось бы, чтобы о тебе потомки говорили. Ну, будет какая-то легенда ходить, если ты заслужишь её. - И вы предпочли бы легенду реальности? - У театра нет такой реальности, которая могла бы его зафиксировать. Театр не живёт на плёнке. Когда я смотрю спектакли на видео, это ужасно. Вы видели эстрадных звёзд вживую? Ту же Аллу Пугачёву? Можно это сравнить с тем, что мы видим на экране? Нельзя! Экран - он и есть экран. Он экранирует. Он задерживает энергию живого воздействия. А театр только этим и жив. - Тем не менее плёнка - единственный способ зафиксировать... - Единственный. Но это - гербарий. По нему может судить только специалист. С чем бы это сравнить? Можно пить живую воду, а можно про неё читать или знать её формулу. Но этим не напьёшься. - Москву часто называют театральной Меккой, и вы говорили, что в плане театрального профессионализма она всегда опережает провинцию, и подчёркивали, что между ними довольно большое расстояние. А мы тут, в провинции, видим другое - то, что привозят сюда московские театры, зачастую не выдерживает никакой критики. - Нельзя так о всех говорить. У нашего театра в Екатеринбурге этим летом были гастроли, мы там сыграли премьеру "Гамлета" и ещё семь названий. Гастроли всегда связаны с гигантскими деньгами, для театра неподъёмными. И гастроли в Екатеринбурге состоялись только потому, город праздновал своё 270-летие, поэтому городские власти смогли достать такие деньги. Хотя это было очень сложно: мы ведь по объёму, как Большой театр. - У вас в труппе 400 человек? - В труппе сорок человек, а 400 - это весь театр. Это гигантское производство, натуральное хозяйство. Нас выезжает 120 человек, плюс костюмы, огромные декорации. Потом, мы не везде можем поместиться - в "Сатириконе" огромная сцена, и влезть куда-то с нашими декорациями очень сложно. Мне и самому гораздо интереснее было бы приехать с театром на гастроли, чем одному, потому что театр - это моя работа. Это - главное. - Вам предлагали неплохие контракты в кино, в том числе и зарубежные компании, но вы отказываетесь. Почему? Боитесь, что ваш театр в этот момент что-то потеряет? Что же тогда в нём держится конкретно на вашей личности? - Всё. Нет такого театра, который может существовать сам по себе - все держатся на главной личности. Театр - живой организм. Но какой бы он ни был живой, процесс тления происходит ежесекундно. То, что было хорошо, становится плохим, только отвернись. Эта золотая горка всё время рассыпается, и её всё время надо собирать. Как только ты перестаёшь следить за своим театром, он становится плохим. Сколько дней может не приходить уборщица? Три дня. Потом все грязью зарастут. Художественный руководитель - ещё и уборщица. Он должен всё время убирать художественный сор. Процесс созидания всё время должен противопоставляться процессу распада. Дерьмо ведь выделяется всё время, и его надо убирать. Если я отвлекаюсь на кино, это значит, что мой театр в это время становится хуже. А я не могу на это пойти. - Я где-то вычитала такую фразу, что после смерти Аркадия Райкина вы из эстрадного театра стали создавать полноценный драматический. Как будто прежний был неполноценный. Как вы к таким высказываниям относитесь? - Все немножко сошли с ума на сравнениях в искусстве (и происходит это во всём мире, между прочим). Как можно сказать: лучшая актёрская работа года?.. Где эти сантиметры, амперы и килограммы, которыми это измеряется? У меня есть несколько призов, и вот недавно получил премию за лучшую актёрскую работу года. Но я буду идиотом, если решу всерьёз, что это - лучшая актёрская работа. "Живущий несравним", - говорил Мандельштам. И это правильно, а в искусстве тем более. В искусстве нельзя соревноваться - это удел подмастерьев. Или "Оскар". Кто это определяет? Это какие-то люди, у каждого из них своя шкала. Поэтому нельзя сравнивать, кто лучше: Аркадий Райкин или Константин. Хотя я понимаю, что трудно не сравнивать. - Вы актёр, режиссёр, художественный руководитель театра, поэтому, наверное, можете знать лучше других, какова должна быть продолжительность жизни спектакля? Существуют какие-то временные границы? - Мы следим за состоянием спектакля. Было, что одну постановку у нас играли до пятисот раз. "Служанки" у нас шли восемь лет... Просто если спектакль умирает, надо с ним расставаться. А потом, у нас есть закон восьмого спектакля: я считаю, что нужно, чтобы в репертуаре было семь названий - по дням недели. Тогда спектакль идёт четыре раза в месяц и сохраняет форму. Есть старые театры, в которых по 20-25 названий в репертуаре. Это очень плохо. Тогда спектакль обречён на то, чтобы идти раз в два-три месяца. Значит, он забывается, теряет форму. У меня в театре каждый восьмой спектакль вытесняет какой-нибудь автоматически. Я расстаюсь со спектаклями, когда у меня ещё полные залы. Не бывает у меня, чтобы спектакль дошёл до состояния старости. Источник: http://www.sem40.ru Самые интересные интервью здесь: #interview@protheatre Все о жизни Современного Театра: vk.com/protheatre #театр #интервью #Райкин